Больше всех при спешивании "повезло" Кацнельсону. Нет, он не выронил винтовку. Каска, ремень и подсумки тоже не пострадали. Пострадали только штаны. Почти новые. Разорвавшись по шву в районе пятой точки. Чертыхнувшись, Марик попытался как-то приткнуть края, но когда это не удалось, лишь сплюнул и, не обращая внимания на гогочущего Синицына, потрусил вперед, обгоняя по ходу танк. Танк, двинувшийся вслед за бойцами. Медленно, с остановками ползущий по дну сухой балки в поисках выхода. Того, что вел наверх. В бой, в новую старую битву.

Выезд из лощины обнаружился совсем недалеко. Метрах в ста впереди. Как раз там, где несколько часов назад закончил свой боевой путь лейтенантский Як. Правда, крылатой машины на месте падения не оказалось — ее обломки перенеслись в 2015-й год. Оставив на память только широкую полосу перепаханной земли, обрушенный склон и… неожиданно удобный подъем из овражной теснины. Кочковатый, неровный, но вполне проходимый для легкого танка.

Первый участок насыпной "аппарели" бронированная машина проскочила почти играючи. Однако затем мягкий грунт стал постепенно проваливаться под узкими гусеницами, и обливающийся потом Макарыч, боясь загубить технику, сбросил газ и принялся осторожно работать лишь сцеплением и рычагами, не сбиваясь в разгон, с трудом удерживая себя от искушения что есть силы вдавить педаль в пол и рывком преодолеть оставшиеся метры дистанции. Так, ерзая из стороны в сторону, переваливаясь по-утиному, "семидесятка" с трудом, шаг за шагом, и продвигалась вперед, к желанной цели, к концу подъема.

Тяжелый отрезок закончился почти незаметно. Отозвавшись лишь шелестом травы под траками и облегченным выдохом мехвода:

— Фух, бляха-муха. Тридцать метров за пять минут. Лихач, едренть.

Повинуясь команде сержанта, Макарыч толкнул вперед рычаги и тяжело откинулся на спинку сиденья, утирая дрожащей рукой лоб, отлепляя от шеи намокший ворот линялой гимнастерки. Уставшая, такая же уставшая, как и мехвод, машина остановилась. Тихо урча моторами, готовясь к следующему броску. Возможно, последнему. Но, возможно, и самому главному в ее пропитанной маслом и порохом нелегкой машинной жизни. Наполненной лязгом шарниров, визгом снарядов, грохотом выстрелов и матом слившегося с ней экипажа. Тех, кто доверился ей. Тех, кого она должна защитить. Обязана. Любой ценой. Даже ценой собственной гибели. А иначе… иначе лучше бы она и не появлялась на свет, оставаясь простым куском железной руды, навечно впаянным в уральские скалы. Забытой всеми. Забытой навсегда. Это машина с бортовым номером "236" знала совершенно точно.

Выбравшийся из танка сержант вновь окунулся в отдающую гарью мрачную духоту сентябрьской ночи. Подсвеченную оранжево-красным. После ПНВ темень вокруг казалась особенно вызывающей. Или, скорее, обидной. "Вроде бы ничего не сделал, только вошел… тьфу ты, вышел, и на тебе. Опять ни хрена не видно". Затаившихся у края оврага красноармейцев танкист обнаружил лишь потому, что знал, где искать, да еще по чуть более гладким, массивным и менее подвижным на фоне колышущейся растительности силуэтам. Да плюс Марик, "демаскирующий" весь отряд своими кальсонами, нахально белеющими сквозь прореху в штанах. Усмехнувшись вполголоса, рекогносцировку на местности и постановку боевой задачи сержант начал как раз с вопроса невезучему бойцу:

— У тебя патронов сколько?

— Штук тридцать, товарищ сержант.

— Как кончатся, отступать задом-наперед будешь.

— Почему?

— Не почему, а есть… Отсвечиваешь сильно. Подштанниками своими. Хотя… можешь и задом к фрицам. Они за тобой, как за самым, хм, привлекательным, погонятся, тут-то мы их и перещелкаем. Из засады, — и после пары смешков лежащего рядом Синицына. — Ладно, шучу я. Дай-ка сюда винтарь свой.

Кацнельсон передал оружие командиру, и тот, нажав сенсорную клавишу на маховичке прицела, приложился к замерцавшему зеленым окуляру, внимательно пройдясь взглядом по окрестностям. "Вооруженным" взглядом. Почти как гордый представитель кошачьего племени, выискивающий добычу в африканской саванне. Правда, для лучшего обзора пришлось слегка привстать над травой. Привстать осторожно, с опаской. С опаской быть обнаруженным. Как всегда, случайно. Однако на одинокую фигурку, сливающуюся с темнотой у оврага, внимания никто не обратил. Да, собственно говоря, и не было рядом этого "никто". По крайней мере, поблизости. Основные действия происходили дальше. В семистах сорока семи метрах от места временной дислокации сводного отряда РККА — расстояние это было скрупулёзно подсчитано встроенным в прицел дальномером, который уже через секунду сообщил: семьсот сорок четыре метра до цели. До движущегося в сторону хутора танка. Советского танка. Тридцатьчетверки. Точнее, двух танков. Возможно, дальше шли еще машины, но разглядеть их сержант не сумел — мешали холмы и дающие сильную засветку вздымающиеся тут и там языки пламени. То ли ковыль горел, то ли подбитая техника. Своя ли, чужая — этого даже через прибор разобрать не удавалось.

— Наши идут. Две единицы, — пробормотал Винарский, возвращая винтовку Марику. — Тебе, кстати, как? Обойму этот агрегат вставлять не мешает?

— Нет, товарищ сержант, не мешает. Прицел вперед сдвигается, а у затвора рукоять гнутая, — пояснил боец. — Это всё Леся придумала.

— Да. Она молодец… Леся, — отозвался танкист с неожиданной тоской в голосе. — Ладно, пора бы и нам… делом заняться.

Громыхнули танковые орудия. А спустя секунду-другую темноту прорезали пулеметные трассеры, веером пройдясь по невысокой гряде, вставшей на пути наступающих тридцатьчетверок. Противник ответил чем-то легким, стрелковым и минометным. Откуда-то издали, работая по площадям, наугад.

Сержант помнил, что сразу за грядой располагалась вражеская батарея, которую он углядел еще днем, во время прорыва из хутора. Если гансы позицию не сменили, то вскоре средние танки должны были выскочить прямо под удар немецких ПАКов. Чтобы быть расстрелянными в упор, с пистолетной дистанции. "Да, ситуёвина. Надо бы подсобить ребятам. И поторопиться". Однако время в запасе еще оставалось. Тридцатьчетверки, не торопясь, двигались вдоль возвышенности, высматривая, по всей видимости, удобный распадок. Тот, кто командовал головным танком, дураком не был и на верхотуру старался не лезть, справедливо опасаясь подлянок со стороны фрицев.

— Эх, жаль, связи у нас с ними нет. И с ночным видением у них проблемы, — с досадой бросил Винарский, прикидывая, как лучше распределить силы и скрытно подойти к артиллерийской позиции немцев.

— Зато у нас есть, — откликнулся Синицын. — И связь, и зрение. Ночное.

Довольный Гриша покрутил головой с надетым на нее переносным тепловизором, еще одним подарком оставшейся в будущем Елены Клёновой. В этом устройстве боец напоминал таинственного "рыболюда", сканирующего внешний мир похожими на громадные зрачки окулярами.

— Ты прямо марсианин какой, — хохотнул Марик, глянув напарника. — Видно чего?

— Ага, — подтвердил тот. — Винтовку у тебя за плечом вижу. Рожу твою хитрую, а еще…

— Всё, хорош трепаться, — оборвал Гришу Винарский. — Короче, так, парни. Сараи справа горят, видите? Отлично. Перед ними вал, еще ближе дорога. Вот вдоль нее и пойдем. Как раз немцам во фланг выскочим. Всё поняли? Тогда по коням. Лейтенант, командуй пехотой.

Развернувшись, сержант рысцой побежал к танку. Запрыгнув на броню, он нырнул в темноту башенного проема, одновременно отдавая команду на выдвижение.

А еще через пару секунд из приоткрытого люка мехвода до бойцов донесся удрученный вздох Макарыча, видимо, вновь сетующего на судьбу, так и не подарившую ему, единственному из всех, чудесный аппарат. Волшебный аппарат, дающий способность видеть в темноте. Как кот, как сова, ну или, на худой конец, как летучая мышь. Ага, как бэтмен, абсолютно неизвестный Барабашу персонаж, часа три назад (и семьдесят три года вперед) в ироничном смысле упомянутый Ольгой Фоминой. Не к ночи будь упомянутый.